Преамбула

От сумы, от тюрьмы.. короче, гастарбайтером каждый стать может, не только дворник или таксист, приехавший к нам из ближнего зарубежья, но даже и психотерапевт, коренной москвич какой-нибудь. Вот как я стал.

Поведаю вам эту поучительную историю из своей жизни.

Амбула

Где-то полтора-два года назад обратился ко мне старый знакомый по фейсбуку, профессор гематологии, очень мной в то время уважаемый П.А. Воробьёв.

Познакомились мы с ним много лет назад, когда я пришёл на фейсбук искать… нет, не счастья, а наоборот — информации о митингах врачей против «оптимизации» здравоохранения*.

*Краткая справка.

Для тех, кто не в курсе что такое т.н. “оптимизация”, (если кто-то не в России живёт, а, например, заграницей или в телевизоре, то может и не знать), скажу, что оптимизация здравоохранения в переводе с чиновничьего российского новояза — это  уничтожение. Уничтожение здравоохранения как системы охраны здоровья и превращение в систему ускорения последнего пути, т.е. на кладбище.

Оптимизация же состоит в том, что трансформация эта экономит много денег как в самом здравоохранении, в частности — сокращаются затраты на врачей, на анализы, исследования и лекарства, так и в бюджете в целом — отправляя пенсионеров и хронических, психических и неизлечимых больных быстрее на погост, можно получить хорошую экономию на пенсиях, бесплатном проезде, путёвках и т.д.

В общем, как отвечал Раскольников из анекдота на вопрос:

» — Зачем ты бабку за 20 копеек зарубил?
— Пять бабок — уже рубль».

Это и есть суть оптимизации здравоохранения в России, если коротко.

О начале периода «оптимизации», когда чиновники и термина такого ещё не придумали, но тенденции уже угадывались, можно прочитать у меня в статье «У нищих слуг нет«.

Павел Андреевич в то время не только заведовал кафедрой гематологии в Первом меде, но и принимал участие в организации митингов врачей на Суворовской площади, в котором я участвовал, а со временем также стал их и организовывать.

Совместная борьба за правое дело, как вы, наверное, знаете, сближает. Плюс некоторые сходные взгляды на сталинизм и некоторые вопросы, плюс некоторые общие знакомые, которые были друзьями ещё его отца — всё это позволило нам сохранить отношения до начала эпохи ковида.

Тогда профессору пришла мысль организовать медицинское бюро по дистанционному ведению пациентов с ковидом. Через некоторое время к пациентам с ковидом добавились и пациенты с постковидом (постковидный синдром, лонг-ковид), приводившим к психогенной симптоматике — паническим атакам, чувству жара или холода, потливости, головокружению, тревожности и т.п., часто усугублявшейся ещё и проблемами в отношениях (подробнее о постковидном синдроме с точки зрения психотерапевта в статье “Психотерапия при постковидном синдроме”).

П.А. обратился ко мне и спросил, не могу ли я таких пациентов консультировать. Я с удовольствием согласился, поскольку работать бок о бок с профессором, борцом против уничтожения здравоохранения, почитал за честь для себя. На том и порешили.  Организационные же вопросы в бюро решал его сын.

Мы с ним пообщались насчёт условий работы, и я согласился начать с весьма скромных, т.к. для меня это было с самого начала не за ради денег, а из уважения и желания помочь в благородном деле борьбы с ковидом, да и тема интересная — специалистов по лечению постковида тогда ещё не существовало, всё только начиналось, и оказаться первопроходцем в этой области было почётно.

Так и начали.

Правда, вскоре выяснилось, что условия были не только скромными по оплате, но и неудобными. Работать допускалось только через специальное приложение, запись занятия велась в бюро, продолжительность занятия контролировалась тоже бюро. При этом то, что оплата была скромной для меня, не означало, что она была небольшой для пациентов — я получал 40% от того, что платили пациенты. Как мне объяснили, потому что бюро работало «в белую» и платило налоги.

Спрашивать, почему в таком случае я не был трудоустроен в бюро официально по трудовой книжке и не получал там нормальную заработную плату с вычетом в пенсионный фонд и прочими достижениями человеческой цивилизации, я не стал — какие могут быть вопросы между джентльменами?

При этом, по условиям работы, я не только не должен был получать за неё деньги, но и не имел права давать пациентам свои контакты. Это было сделано для того, чтобы пациенты при любом раскладе оставались за бюро.

Так прошёл год. У меня было достаточно своих пациентов, чтобы не испытывать материальных затруднений, но иногда я всё же задумывался, почему выплаты из медицинского бюро были больше похожи на карманные расходы, которые родители дают детям на мороженое, чем на оплату терапии. Со временем пациентов от бюро становилось больше, я был вынужден искать для них часы между своими пациентами, время они занимали, а дохода никакого не приносили. Начатая Россией «спецоперация» усугубила ситуацию, резко взвинтив инфляцию. Я был вынужден поднять цены в рублях, в том числе и в медицинских организациях, с которыми сотрудничаю, и вопрос с уравниванием стоимости моих услуг в бюро стал ребром. В конце концов, бюро работает не с беженцами или с социально незащищёнными категориями граждан, и давать одним пациентам финансовые преимущества за счёт других было бы несправедливо.

Осложнения

Поэтому я связался с сыном профессора и, поскольку он отвечал за организационные вопросы, предложил привести оплату моей работы в соответствие с изменившейся финансовой реальностью, а заодно производить её более регулярно и с указанием сколько, за какое время работы и с каким пациентом мне выплачено, т.к. 3-4 т.р., с примечанием «янв-фев», которые он отправлял  на мой счёт в марте, платой за работу могут считаться лишь с очень большой натяжкой.

Моё предложение Андрея Воробьёва (так зовут сына профессора) шокировало. Идея платить специалисту за работу буквально поставила его в экзистенциальный тупик.

Сначала он с ужасом пробормотал, что если я буду получать за свою работу у них столько же, сколько получаю от своих пациентов, то мои услуги станут совершенно недоступными. (Вариант уменьшить свои аппетиты в голову ему, разумеется, не пришёл — своя рубашка ближе к телу.) 

Потом вопрос, почему мне оплачивают работу через месяц-полтора, а не сразу или хотя бы в том же месяце, был сочтён неуместным, а желание получать вместе с оплатой список с указанием пациентов и количества оплаченных часов работы с ними — оскорбительным. 

Попутно я узнал, что бюро платило мне всегда только за 1 час работы. Несмотря на то, что часто работал я с пациентом и два и три часа, и на сайте бюро была запись, что пациент может оплачивать несколько часов и расходовать их по согласованию со мной в одной консультации или разделить работу на несколько сеансов, я получал только за 1 час. 

Естественно, речи о продолжении сотрудничества уже не шло. После расставания у меня остался тяжёлый осадок в душе и лёгкий — в кармане. Плюс знание, что последнее время бюро тихой сапой урезало оплату моего труда ещё вдвое относительно начальной — для привлечения большего количества пациентов. Как мне было разъяснено, не нашлось иного пути, как снизить вдвое стоимость услуг консультантов, о чём сотрудники были проинформированы в общем чате, который я не читал, поскольку там обсуждались вопросы довольно далёкие от моей работы, а сообщить мне об этом прямо никто не удосужился.

Расставшись с джентльменами  — уважаемым мной профессором и его сыном, я осознал, что такое быть гастарбайтером.

Геополитика

Но это ещё не всё. Материальные разногласия — не главное в этой истории, речь в которой идёт вроде бы о них. Есть ещё кое-что, что сейчас принято обходительно называть геополитикой. 

В основу наших разногласий легли отличающиеся взгляды на сложившуюся после 24 февраля ситуацию в стране и мире. П.А. Воробьёв, который когда-то яростно спорил с лицемерным «Врачи вне политики», сейчас предпочитает свою позицию не формулировать, при этом демонстрируя определённую лояльность власти, возможно, из опасений за свой бизнес или это просто сочетается с его идеологией — он придерживается коммунистических идей, и большинство его собратьев сейчас за власть. 

Как сказал мне один психиатр коммунистических взглядов, администратор группы на Фейсбук “Против уничтожения здравоохранения”, назначенный туда тем же Воробьёвым: “Я всегда думал вернуть Украину в лоно”. (Думаю, что в данном случае мы имеем дело с типичной проекцией. Недовольные своей жизнью, подобные люди хотели бы залезть сами туда, откуда они появились, т.с., “на переплавку”, но вытесняя это инфантильное желание с плана осознанности, они мечтают вернуть туда других)

Ну и к тому же, в то время как слава врачей-ковиддисидентов не испугала Воробьёвых, вероятность оказаться не с той стороны баррикады, когда в воздухе запахло порохом, тоже свою роль сыграла. Как я писал выше — своя рубашка к телу ближе, или как поется в одной песне про таких хозяйственных в российском понимании людей:  “А ты не можешь покрасить забор, не с3,14здив кисточку и краски”.

Выводы

Мораль же этого рассказа, если вы ищете морали, такова: для пациентов и специалистов — ищите возможность работать друг с другом напрямую, а работая через посредников,  медицинские организации или агрегаторов услуг, будьте внимательны и осторожны, ибо мы живём не в идеальном мире. Для всех остальных — лучше выбирайте друзей, а соглашаясь на работу — требуйте заключения трудового договора с ясно прописанными условиями, чтобы не оказаться в роли гастарбайтера.